– Пригласите гувернера, – предложил Жакмор.

– Я об этом уже думала, – ответила Клементина, – но должна вам признаться: я ревнива. Это просто глупо, но я никогда не допущу, чтобы они привязались к кому-нибудь еще, кроме меня. Ведь если гувернер будет хорошим, они обязательно привяжутся к нему; если он будет плохим, то отдавать ему своих детей я не собираюсь. Да и вообще, я не очень доверяю школе, но, по крайней мере, там есть учитель; проблема же с гувернером мне представляется практически неразрешимой.

– Вот кюре – типичный гувернер… – вставил Жакмор.

– Я не очень религиозна, так чего ради мои дети должны быть религиозными?

– Думаю, что с этим кюре им бояться нечего, – возразил Жакмор. – У него довольно здравые представления о религии, и вероятность обращения детей в веру минимальна.

– Кюре утруждать себя не станет, – отрезала Клементина, – а вопрос остается открытым. Им придется ходить в деревню.

– Но в конце концов, – заметил Жакмор, – если так подумать, по этой дороге машины никогда не ходят. Даже если и ходят, то совсем редко.

– Вот именно, – подхватила Клементина. – Так редко, что теряешь бдительность, и если случайно проедет редкая машина, это будет еще опаснее. При одной мысли об этом меня бросает в дрожь.

– Вы рассуждаете, как святой Делли, – сказал Жакмор.

– Перестаньте издеваться, – осадила его Клементина. – Нет, в самом деле, я не вижу другого выхода: я сама буду сопровождать их туда и обратно. Что же вы хотите, если любишь детей, то приходится идти на какие-то жертвы.

– Вы жертвовали куда меньше, когда бросали их без полдника и уходили карабкаться по скалам, – ввернул Жакмор.

– Не помню, чтобы я это когда-либо делала, – возразила Клементина. – Но если и делала, то, значит, была нездорова. А вы могли бы об этом и не вспоминать. Это было еще при Ангеле, уже одно его присутствие выводило меня из себя. Но теперь все изменилось, и ответственность за их воспитание полностью лежит на мне.

– Вы не боитесь, что они станут слишком зависимыми от вас? – смущенно спросил психиатр.

– Что может быть естественней? Дети заменяют мне все, в них смысл всей моей жизни; и вполне естественно, что они привыкают полагаться на меня при любых обстоятельствах.

– Но несмотря на все, – сказал Жакмор, – мне кажется, вы преувеличиваете опасность… При желании вы будете видеть ее повсюду; ну вот, например… меня удивляет, что вы разрешаете им пользоваться туалетной бумагой; они могут поцарапаться, и кто знает, вдруг женщина, заворачивающая рулон, отравила свою семью мышьяком, предварительно взвесив точную дозу на первом попавшемся листе бумаги, этот лист пропитывается ядом и представляет большую опасность… при первом же прикосновении один из ваших мальчуганов падает без чувств… Вы бы еще им задницы вылизывали…

Она задумалась.

– А знаете, – протянула она, – животные проделывают это со своими детенышами… может быть, по-настоящему хорошая мать должна делать и это…

Жакмор посмотрел на нее.

– Я полагаю, что вы действительно их любите, – серьезно сказал он. – И если как следует подумать, то эта история с мышьяком представляется вполне вероятной.

– Это ужасно, – всхлипнула Клементина и разрыдалась. – Я не знаю, что делать… не знаю, что делать…

– Успокойтесь, – сказал Жакмор, – я вам помогу. Я только сейчас понял, насколько эта проблема сложна. Но все уладится. Поднимайтесь к себе и ложитесь.

Она направилась к лестнице.

«Вот это страсть», – сказал себе Жакмор, выходя на дорогу. Как ему хотелось бы ее испытать. Но пока оставалось лишь за ней наблюдать.

Между тем некая мысль не давала ему покоя, и как же ее сформулировать? Мысль неопределенная. Неопределенная мысль. В любом случае было бы интересно узнать, что об этом думают сами дети. Но время пока еще терпело.

XIII

7 окткабря

Они играли на лужайке под окнами материнской комнаты. Клементина все реже и реже разрешала им удаляться от дома. Вот и сейчас она не спускала с них глаз, следила за их жестами, угадывала выражение их лиц. Жоэль казался менее подвижным, чем обычно, вяло плелся, еле успевая за остальными. В какой-то момент он остановился, пощупал свои штанишки и растерянно посмотрел на братьев. Они принялись пританцовывать вокруг него, словно он сообщил им что-то очень смешное. Жоэль начал тереть кулаками глаза, было видно, что он заплакал.

Клементина выбежала из комнаты, спустилась по лестнице и в считаные секунды очутилась на лужайке.

– Что с тобой, моя радость?

– Живот болит! – плаксиво протянул Жоэль.

– Что ты ел, мой ангелочек? Эта идиотка опять тебя накормила какой-то гадостью?

Широко расставив ноги, Жоэль вбирал в себя живот и выпячивал попу.

– Я обкакался! – выкрикнул он и расплакался.

Ситроэн и Ноэль скорчили презрительные рожи.

– Молокосос! – процедил Ситроэн. – Он все еще делает в штаны.

– Молокосос! – повторил Ноэль.

– Что же вы?! – пристыдила их Клементина. – Будьте с ним поласковей! Он не виноват. Пойдем, мой хороший, я тебе надену чистые красивые штанишки и дам ложечку опиумного эликсира.

Ситроэн и Ноэль замерли от удивления и зависти.

Обласканный Жоэль поплелся за Клементиной.

– Ничего себе! – высказался Ситроэн. – Он делает в штаны, и ему еще дают умного ликсиру.

– Да, – согласился Ноэль. – Я тоже хочу.

– Я попробую какнуть, – сказал Ситроэн.

– Я тоже, – сказал Ноэль.

Они поднатужились, покраснели от напряжения, но ничего не получилось.

– Я не могу, – сказал Ситроэн. – Только чуть-чуть писнул.

– Ну и ладно, – сказал Ноэль. – Не будет нам ликсира. Зато спрячем медвежонка Жоэля.

– Вот это да! – произнес Ситроэн, удивившись необычному красноречию Ноэля. – Хорошая мысль, но нужно так спрятать, чтобы он не нашел.

Ноэль наморщил лоб. Он думал. В поисках удачной идеи посмотрел направо, налево. Ситроэн от брата не отставал, он лихорадочно подстегивал свои нейроны.

– Смотри! – воскликнул он. – Там!

«Там» оказалось пустым местом, где служанка сушила белье. У одного из белых столбов с натянутой железной проволокой стояла стремянка.

– Спрячем на дереве, – решил Ситроэн. – Возьмем стремянку Белянки. Быстро, пока Жоэль не вернулся!

Они рванули изо всех сил.

– Но, – прокричал на бегу Ноэль, – он тоже может ее взять…

– Нет, – ответил Ситроэн. – Вдвоем мы сможем оттащить стремянку, а он – в одиночку – не сможет.

– Думаешь? – спросил Ноэль.

– Сейчас увидишь, – сказал Ситроэн.

Они подбежали к стремянке. Она оказалась больше, чем они думали.

– Главное, не уронить ее, – сказал Ситроэн, – иначе потом не сможем ее поставить.

Шатаясь, они потащили лестницу.

– Ох, тяжелая! – выдохнул Ноэль через десять метров.

– Давай быстрее, – поторопил его Ситроэн. – Сейчас Белянка вернется.

XIV

– Вот! Теперь ты чистенький, – сказала Клементина и бросила